Холод всегда мне был по душе
Ключ №2: "Папа говорил..."
Запретный плод.
Автор: Седая Верба
Фэндом: Trinity Blood
Пейринг: Франческо/Катерина
Рейтинг: PG за намёки
Жанр: неангстовый ангст
Предупреждение: преинцест, OOC
Disclaimer: (с) Ёсида Сунао
Размещение: исключительно с разрешения автора
Это был отвратительнейший каламбурЭто был отвратительнейший каламбур – Папа просил назвать его папой.
Она бы передёрнула маленьким аристократическим носиком и ушла бы, вздёрнув личико, если бы от этого не зависело нечто большее, чем её гордость. Увы или к счастью, маленькая герцогиня Миланская знала для своих четырнадцати слишком много, а потому…
- Доброго вечера, - тоненькая фигурка девочки склонилась в почтительном реверансе, и последовала небольшая пауза, прежде, чем почтительное обращение всё-таки сорвалось с тонких девичьих губ: - Папа, вы звали?
Улыбка на немолодом лице понтифика скралась морщинами. Папа Римский Грегорио XXX был человеком суровым, но справедливым – не только к окружающим, но и к самому себе. Глядя на стоящую перед ним девочку, он прекрасно понимал, насколько тяжело придётся ему – и как отцу, и как понтифику.
Страшная гибель герцогов Миланских была ударом для всех. Это было невыгодно и светским властям, и церковным. Тайный союз с Лукрецией Сфорца был зароком взаимной поддержки Рима и Милана – красавица герцогиня умела обращать внимание мужа исключительно на то, что было бы выгодно не только Милану, но и Ватикану. Подобное отношение бывшей любовницы Грегорио ценил и помнил. Помнил он и то, что у этого союза был ещё один плод – прелестница Катти.
Катти – копна золотых кудряшек, плотно сжатые губки, недетский овал лица – вся в мать. И только глаза – слишком пронзительные для четырнадцати лет. Глаза – серые, словно небо в душный летний вечер перед грозой – хоть что-то от отца. Настоящего, конечно же, а не Миланского герцога.
- Катерина, подойди ближе.
Шорох скромного послушничьего платья, стук каблучков, чуть склонённая голова – сама покорность. Когда взгляды отца и дочери встретились, уголки губ понтифика дрогнули в настоящей улыбке – в глубине выразительных глаз Катерины дрожало настоящее пламя. Папа благосклонно кивнул маленькой герцогине и не без усмешки подумал о том, что половина его опасений была напрасна. «Они найдут общий язык», - подумал Грегорио, произнеся вслух:
- Я хочу познакомить тебя с братом, дочь моя. Франческо!
…Его Святейшество редко ошибался – но именно в этот раз Господь Бог сыграл с ним злую шутку.
***
Если сидеть перед зеркалом, идеально выпрямив спину и закрыв глаза, можно было почти забыть о боли. Можно было даже попытаться дышать полной грудью, не стянутой тесной клеткой корсета. Главное – не двигать руками и ногами, иначе боль обязательно вернётся. Ещё Катерина отдала бы очень многое, чтоб хоть на мгновение перестать думать, но это было невозможно.
- Никогда не понимал, почему тебе было мало Милана. Ты слишком распутна для Церкви. Свой выводок ты могла бы создать и у себя на родине, трижды клятая еретичка.
Длинные белёсые ресницы медленно затрепетали – герцогиня открыла глаза. Зеркало услужливо показало сначала её собственное бледное лицо, а затем и фигуру единокровного брата, застывшего у стены за спиной Сфорца.
- Вы бы, дорогой брат, перестали вламываться к женщинам в опочивальни, - зазвучал в тишине комнаты мелодичный голос Катерины, - так может быть, и женщины перестали бы поголовно быть распутницами?
Шорох кардинальской мантии показался Катерине слишком громким – хотя, вероятно, дело было в головной боли. Сфорца слишком хорошо знала брата, чтобы не понимать – если Франческо начнёт говорить, его едва ли удастся заткнуть, а потому прервала кардинала ди Медичи даже не на полуслове, а на полувдохе:
- И почему же всего лишь трижды? Видит Господь, брат мой, Вы на дню проклинаете меня раз в пять чаще…
- Катерина!
Герцогиня вздохнула – заткнуть брата не удалось. Оставалось надеяться, что во время разговора боли не усилятся, а Франческо замолчит хотя бы до рассвета, и она успеет выспаться перед утренней службой в честь праздника великомученицы Екатерины. Сфорца сплела пальцы в замок, оперев на них лицо, и опустила веки. Сквозь тонкую сеточку ресниц она смутно различала силуэт брата. Мощная его фигура, облачённая в кардинальскую мантию, качнулась – за спиной послышались шаги. Когда на плечи, обтянутые тонким батистом, прилипшим к влажной ещё после омовения коже, легли тяжёлые мужские руки, Сфорца качнулась назад, задев алые одеяния брата влажными колечками медовых волос. Откинув показную уважительность в обращении, Миланская Лисица изогнула губы в некрасивой ухмылке.
- Ну же, Ческо, задуши меня, ты же об этом уже десять лет мечтаешь… - Голос у герцогини был усталый, и определить, сколько в её словах было шутки, представлялось сложной задачей. – Тебе уже пять лет не надо улыбаться, видя меня. Так что давай на чистоту. – Катерина открыла глаза и встретила во взгляде собственного отражения бритвенно-острую решительность. – Зачем пришёл?
Ей не хотелось оборачиваться, а за лицом Медичи можно было следить и в зеркале.
Франческо сжал в своих руках плечи Катерины. Некстати вспомнилось, как хрустят спелые наливные яблоки, когда ломаешь их ровно пополам, голыми руками. Показалось, что сожми чуть крепче – миланская еретичка сломается пополам, так же, как и яблоко.
Яблоко – запретный плод. Катерина в своих красных одеждах, с золотыми локонами и тонкой кожей была слишком похожа на яблоко и являлась тем самым запретом, за который её можно было ненавидеть вплоть до самой смерти.
- Мне больно, Франческо, - жестко и требовательно произнесла сестра.
Медичи разжал ладони.
Катерина выдохнула и деловито потянулась к флакону, стоявшему перед ней. Меланхолично обрабатывая неестественно худые руки мирровым маслом, она вернулась к теме:
- Так чего ты хочешь, предвозлюбленный брат мой?
На лице Франческо заиграли желваки – трудно было пропустить мимо ушей сарказм «любимой сестры», особенно если цель визита была мирной.
- Я хотел принести извинения.
Катерина подняла голову и поймала в зеркале взгляд брата. В её глазах впервые за вечер отразилось удивление.
- Извинения?
Видно было, что слова давались Франческо с трудом – идти на попятную было не в его стиле, но на миг Катерина даже забыла о преследующих её слабостях и болях, до того неожиданным было поведение брата.
- Мы и так нарушили большую часть заповедей отца, Катерина, - неприязненно поджимая губы, произнёс Медичи. Папа говорил, что мы должны держаться вместе во имя будущего Ватикана. Сейчас, когда мы узнали о предательстве дяди… Словом, я обязан, - кардинал сделала паузу, пытаясь скрыть внутреннюю борьбу, - принести извинения за твой арест.
Сфорца молчала. Прежде чем что-то ответить, она отставила уже ненужный флакон с маслом, смахнула со лба упавшую прядь волос и сделала глубокий вдох. Заигравшая на её лице улыбка была, наверное, безобразна – Катерина поняла это, когда поймала в зеркале взгляд брата.
- Папа говорил… - повторила она слова брата. – Скажи мне, какой смысл ты вкладываешь в слово «папа», Ческо? Называешь этого человека понтификом или считаешь своим отцом?
- О чём ты, Катерина?
- В самом-то деле, о чём я… - пожала плечами герцогиня Миланская – резкая боль, электрическим разрядом пронзившая ело, напомнила, что у неё не было времени на прошлые обиды и тем более на задушевные беседы с братом. – Твои извинения приняты. Я также понимаю, что твои извинения не означают ни перемирия, ни предложения совместных действий.
Двигаясь медленно, чтобы не потревожить разъедающее изнутри саднящее чувство, Сфорца поднялась с места и, повернувшись, встретилась глазами с братом – впервые за вечер напрямую, а не в зеркале.
- Всё? – спросила Катерина, недвусмысленно скосив взгляд в сторону двери.
Яблоко – запретный плод. Запретный плод всегда сладок, не так ли, Франческо? Особенно если батист слишком тонок, а мирровое масло слишком сильно дурманит голову – как просто поддаться искушению и заблудиться в лабиринтах крови, ведь так, кардинал ди Медичи? Ты ведь об этом думал тогда, десять лет назад, когда папа – или Папа? К чему же был этот глупый вопрос Катерины?! – познакомил тебя с новообретённой сестрой?
«Сгинь, дьявол».
- Всё.
Покидая покои сестры, Франческо знал, что, добравшись до своих комнат, в первую очередь велит уничтожить яблоневые деревья в парке за замком Сан-Анжело. Запретному плоду не место рядом с престолом Господним.
Запретный плод.
Автор: Седая Верба
Фэндом: Trinity Blood
Пейринг: Франческо/Катерина
Рейтинг: PG за намёки
Жанр: неангстовый ангст
Предупреждение: преинцест, OOC
Disclaimer: (с) Ёсида Сунао
Размещение: исключительно с разрешения автора
Это был отвратительнейший каламбурЭто был отвратительнейший каламбур – Папа просил назвать его папой.
Она бы передёрнула маленьким аристократическим носиком и ушла бы, вздёрнув личико, если бы от этого не зависело нечто большее, чем её гордость. Увы или к счастью, маленькая герцогиня Миланская знала для своих четырнадцати слишком много, а потому…
- Доброго вечера, - тоненькая фигурка девочки склонилась в почтительном реверансе, и последовала небольшая пауза, прежде, чем почтительное обращение всё-таки сорвалось с тонких девичьих губ: - Папа, вы звали?
Улыбка на немолодом лице понтифика скралась морщинами. Папа Римский Грегорио XXX был человеком суровым, но справедливым – не только к окружающим, но и к самому себе. Глядя на стоящую перед ним девочку, он прекрасно понимал, насколько тяжело придётся ему – и как отцу, и как понтифику.
Страшная гибель герцогов Миланских была ударом для всех. Это было невыгодно и светским властям, и церковным. Тайный союз с Лукрецией Сфорца был зароком взаимной поддержки Рима и Милана – красавица герцогиня умела обращать внимание мужа исключительно на то, что было бы выгодно не только Милану, но и Ватикану. Подобное отношение бывшей любовницы Грегорио ценил и помнил. Помнил он и то, что у этого союза был ещё один плод – прелестница Катти.
Катти – копна золотых кудряшек, плотно сжатые губки, недетский овал лица – вся в мать. И только глаза – слишком пронзительные для четырнадцати лет. Глаза – серые, словно небо в душный летний вечер перед грозой – хоть что-то от отца. Настоящего, конечно же, а не Миланского герцога.
- Катерина, подойди ближе.
Шорох скромного послушничьего платья, стук каблучков, чуть склонённая голова – сама покорность. Когда взгляды отца и дочери встретились, уголки губ понтифика дрогнули в настоящей улыбке – в глубине выразительных глаз Катерины дрожало настоящее пламя. Папа благосклонно кивнул маленькой герцогине и не без усмешки подумал о том, что половина его опасений была напрасна. «Они найдут общий язык», - подумал Грегорио, произнеся вслух:
- Я хочу познакомить тебя с братом, дочь моя. Франческо!
…Его Святейшество редко ошибался – но именно в этот раз Господь Бог сыграл с ним злую шутку.
***
Если сидеть перед зеркалом, идеально выпрямив спину и закрыв глаза, можно было почти забыть о боли. Можно было даже попытаться дышать полной грудью, не стянутой тесной клеткой корсета. Главное – не двигать руками и ногами, иначе боль обязательно вернётся. Ещё Катерина отдала бы очень многое, чтоб хоть на мгновение перестать думать, но это было невозможно.
- Никогда не понимал, почему тебе было мало Милана. Ты слишком распутна для Церкви. Свой выводок ты могла бы создать и у себя на родине, трижды клятая еретичка.
Длинные белёсые ресницы медленно затрепетали – герцогиня открыла глаза. Зеркало услужливо показало сначала её собственное бледное лицо, а затем и фигуру единокровного брата, застывшего у стены за спиной Сфорца.
- Вы бы, дорогой брат, перестали вламываться к женщинам в опочивальни, - зазвучал в тишине комнаты мелодичный голос Катерины, - так может быть, и женщины перестали бы поголовно быть распутницами?
Шорох кардинальской мантии показался Катерине слишком громким – хотя, вероятно, дело было в головной боли. Сфорца слишком хорошо знала брата, чтобы не понимать – если Франческо начнёт говорить, его едва ли удастся заткнуть, а потому прервала кардинала ди Медичи даже не на полуслове, а на полувдохе:
- И почему же всего лишь трижды? Видит Господь, брат мой, Вы на дню проклинаете меня раз в пять чаще…
- Катерина!
Герцогиня вздохнула – заткнуть брата не удалось. Оставалось надеяться, что во время разговора боли не усилятся, а Франческо замолчит хотя бы до рассвета, и она успеет выспаться перед утренней службой в честь праздника великомученицы Екатерины. Сфорца сплела пальцы в замок, оперев на них лицо, и опустила веки. Сквозь тонкую сеточку ресниц она смутно различала силуэт брата. Мощная его фигура, облачённая в кардинальскую мантию, качнулась – за спиной послышались шаги. Когда на плечи, обтянутые тонким батистом, прилипшим к влажной ещё после омовения коже, легли тяжёлые мужские руки, Сфорца качнулась назад, задев алые одеяния брата влажными колечками медовых волос. Откинув показную уважительность в обращении, Миланская Лисица изогнула губы в некрасивой ухмылке.
- Ну же, Ческо, задуши меня, ты же об этом уже десять лет мечтаешь… - Голос у герцогини был усталый, и определить, сколько в её словах было шутки, представлялось сложной задачей. – Тебе уже пять лет не надо улыбаться, видя меня. Так что давай на чистоту. – Катерина открыла глаза и встретила во взгляде собственного отражения бритвенно-острую решительность. – Зачем пришёл?
Ей не хотелось оборачиваться, а за лицом Медичи можно было следить и в зеркале.
Франческо сжал в своих руках плечи Катерины. Некстати вспомнилось, как хрустят спелые наливные яблоки, когда ломаешь их ровно пополам, голыми руками. Показалось, что сожми чуть крепче – миланская еретичка сломается пополам, так же, как и яблоко.
Яблоко – запретный плод. Катерина в своих красных одеждах, с золотыми локонами и тонкой кожей была слишком похожа на яблоко и являлась тем самым запретом, за который её можно было ненавидеть вплоть до самой смерти.
- Мне больно, Франческо, - жестко и требовательно произнесла сестра.
Медичи разжал ладони.
Катерина выдохнула и деловито потянулась к флакону, стоявшему перед ней. Меланхолично обрабатывая неестественно худые руки мирровым маслом, она вернулась к теме:
- Так чего ты хочешь, предвозлюбленный брат мой?
На лице Франческо заиграли желваки – трудно было пропустить мимо ушей сарказм «любимой сестры», особенно если цель визита была мирной.
- Я хотел принести извинения.
Катерина подняла голову и поймала в зеркале взгляд брата. В её глазах впервые за вечер отразилось удивление.
- Извинения?
Видно было, что слова давались Франческо с трудом – идти на попятную было не в его стиле, но на миг Катерина даже забыла о преследующих её слабостях и болях, до того неожиданным было поведение брата.
- Мы и так нарушили большую часть заповедей отца, Катерина, - неприязненно поджимая губы, произнёс Медичи. Папа говорил, что мы должны держаться вместе во имя будущего Ватикана. Сейчас, когда мы узнали о предательстве дяди… Словом, я обязан, - кардинал сделала паузу, пытаясь скрыть внутреннюю борьбу, - принести извинения за твой арест.
Сфорца молчала. Прежде чем что-то ответить, она отставила уже ненужный флакон с маслом, смахнула со лба упавшую прядь волос и сделала глубокий вдох. Заигравшая на её лице улыбка была, наверное, безобразна – Катерина поняла это, когда поймала в зеркале взгляд брата.
- Папа говорил… - повторила она слова брата. – Скажи мне, какой смысл ты вкладываешь в слово «папа», Ческо? Называешь этого человека понтификом или считаешь своим отцом?
- О чём ты, Катерина?
- В самом-то деле, о чём я… - пожала плечами герцогиня Миланская – резкая боль, электрическим разрядом пронзившая ело, напомнила, что у неё не было времени на прошлые обиды и тем более на задушевные беседы с братом. – Твои извинения приняты. Я также понимаю, что твои извинения не означают ни перемирия, ни предложения совместных действий.
Двигаясь медленно, чтобы не потревожить разъедающее изнутри саднящее чувство, Сфорца поднялась с места и, повернувшись, встретилась глазами с братом – впервые за вечер напрямую, а не в зеркале.
- Всё? – спросила Катерина, недвусмысленно скосив взгляд в сторону двери.
Яблоко – запретный плод. Запретный плод всегда сладок, не так ли, Франческо? Особенно если батист слишком тонок, а мирровое масло слишком сильно дурманит голову – как просто поддаться искушению и заблудиться в лабиринтах крови, ведь так, кардинал ди Медичи? Ты ведь об этом думал тогда, десять лет назад, когда папа – или Папа? К чему же был этот глупый вопрос Катерины?! – познакомил тебя с новообретённой сестрой?
«Сгинь, дьявол».
- Всё.
Покидая покои сестры, Франческо знал, что, добравшись до своих комнат, в первую очередь велит уничтожить яблоневые деревья в парке за замком Сан-Анжело. Запретному плоду не место рядом с престолом Господним.
@темы: Trinity Blood, Аниме/Манга, VIII круг