Жить ой. Но да.
Ключ №7: "В этом мире ничто не вечно, так что, как ни старайся, даже память о нас все равно сотрется из летописи жизни. Живи настоящим, а не будущим, в котором нас не будет даже на листах бумаги"
Название: После полуночи
Автор: Титановые голосовые связки Донны Ноубл ака […Soulless…]
Фендом: FMA
Рейтинг: R
Жанр: размышлизмы, ангст, романс
Пейринг: Рой/Лиза, Ласт
Предупреждения: ООС, постканон
Дисклеймер: не моё, поиграюсь и отдам
Размещение: только с разрешения автора. Уважайте чужой труд.
От автора: автор не умеет писать Ройцентрики, но ему очень хочется. И да, продолжаем убирать детей от экранов.
Призраки прошлого никого не отпускают так легко, как хотелось бы. Призраки прошлого никого не отпускают так легко, как хотелось бы.
Порой достаточно лишь крохотного прикосновения к воспоминанию, чтобы разум тут же услужливо предоставил тебе бесплатный билет в то, что уже случилось. Даже если тебе этот билет совсем не нужен и ты бы лучше заплатил любые деньги за то, чтобы некоторые образы, разговоры и места остались навсегда похороненными под серыми слоями пыли в самых дальних углах души. Но нет; логические цепочки и ассоциативные ряды, пара мгновений – и лишь самую малость поблёкшая со временем мозаика вновь встаёт перед глазами. Ещё хуже, когда прошлое подбирается к тебе во сне, и ты вместо поиска отдохновения снова борешься с уже уничтоженными врагами, обретшими бессмертие в твоей памяти. Идеальная пытка.
Призраки прошлого, так или иначе, не отпускают вовсе никого. Только предоставляют тугой ошейник с поводком – у кого-то более длинный, у кого-то совсем короткий. Все до единого люди знают это. А те, чья жизнь была наполнена событиями, оставившими в душе неизлечимые временем уродливые шрамы – и не суть важно, произошли они два часа, семь дней или несколько десятков лет назад – знают это лучше остальных. Потому что их поводок слишком короток.
Рой Мустанг был из числа именно таких людей.
Иногда, особенно по ночам, когда разум был свободен от дневной суеты, дыхание уже случившихся с ним наяву кошмаров преследовало его, травило умелым охотником и загоняло в угол, и он едва ли волосы на себе не рвал от бессилия. Он бы ни за что не сказал этого в те дни, когда был юнцом из военной академии, и скорее плюнул бы в лицо любому, посмевшему нести подобную ересь, но теперь понимал: когда всё происходило в реальности, было легче. Жги, не думай, просто бей, иначе умрёшь - разрывающее сердце осознание, чувство вины и безжалостные мысли придут, конечно, но придут позже. А как быть с тем, чего не потрогаешь руками и не сожжёшь пламенем, жадно пожирающим любую предоставленную ему плоть? Как быть с тем, что уже не существует, но продолжает истязать, дотягиваясь до тебя даже из ада?
Как быть с клеткой из воспоминаний, которую тебе заботливо выстраивает сознание?
Вот и теперь, вновь проснувшись от очень долгого и обжигающего веки сна, он в очередной раз не находил ответов на поставленные вопросы.
Обернувшись, он поспешно посмотрел на развал простыней. Нет, ничего не случилось. Всё хорошо. Всё так, как и должно было быть уже давно. Лиза лежала рядом, свернувшись на кровати совсем рядом с ним. Лунные блики плясали на коже обнажённых плеч и рук, отсвечивая белым, с чуть приоткрытых розовых губ слетало тихое размеренное дыхание. Лицо выглядело спокойным и мягким – таким, каким редко бывало в часы её бодрствования; уже отросшие золотые волосы разметались по подушке, кое-где свернувшись в колечки.
Кажется, сегодня во сне она видела что-то хорошее. Или не видела вовсе ничего, провалившись в тёплую и спасительную пучину покоя без сновидений.
Но Рой знал, что для неё пережитое тоже не делало исключения и что перед ней, как и перед ним, представали страшные картины; пару раз из тех, что она ночевала в его постели, они оба даже просыпались от её крика. В те ночи в её глазах стояли слёзы. А он так редко видел её плачущей – Лизу, его гордую, сильную Лизу! – что в первые мгновения это зрелище его почти потрясло, и он не мог делать ничего, кроме как прижимать её к себе и шептать, что всё в порядке.
Их кошмары были во многом похожи. Да у них, прошедших вместе, бок о бок, сквозь столь невозможно многое, и не могло быть иначе. Им снился Бертольд Хоукай, кашляющий кровью. Им снилось палящее солнце Ишвара, люди, превращающиеся в огненные столбы, и дети с аккуратными алыми дырочками ровно посреди лба. Им снилось, как между тонких пальцев Лизы, тщетно зажимающих шею, сочилась густая жидкость, отдающая тошнотворным привкусом металла. Им снилась обойма пуль, всаженных в тело Ласт, и её ядовито-сладкая, почти змеиная улыбка.
Лиза никогда не говорила об этом открыто, и Рою пришлось – увы, напрасно! - приложить неимоверные усилия, чтобы вытянуть из неё хотя бы намёк, но он догадывался, что в те ночи, когда она кричала, она вновь переживала те страшные секунды, когда гомункул по имени Похоть прошептала: «Я мигом отправлю тебя вслед за твоим командиром». И Лиза снова слепла от ярости и горя, задыхалась, дрожа, и, проснувшись, не могла различить границу между явью и кошмаром.
Ему и самому снился тот день. Чаще, чем хотелось бы. Как-то раз, в порыве естественной откровенности, он сказал ей об этом, и ответом ему было побелевшее лицо и едва слышный вздох. Лиза всегда корила себя за допущенную тогда слабость, за эмоции, которые она не смогла обуздать, и за нежелание жить. Он сам уже давным-давно простил её за это, простил в тот самый момент, когда накричал на неё в больнице… но она не могла сделать для себя того же. Лиза Хоукай была не из тех, кто легко и охотно находит себе оправдания.
Но Рой никогда не говорил ей о том, чем неизменно заканчивался его сон о третьей исследовательской лаборатории, и о том, почему он просыпался, судорожно хватая ртом воздух, почему тело сводило от вспышек гнева и почему рана в боку орала дурным голосом, разгоняя по организму волны почти физически ощутимой боли.
Каждый раз Рой вновь и вновь видел, как горела Ласт. Слышал, как его собственный голос, прорывающийся через стиснутые зубы, тонет в вое огня, охватывающего её фигуру, и её криков. Различал, как пальцы той, что называли Идеальным клинком, тянулись к нему с единственным остервенелым намерением. Он видел всё это так убийственно чётко, до малейших деталей, до масляного блеска в глазах гомункула, что любому на его месте могло бы быть страшно.
Но он не боялся. Он был в ярости от слов, которые она постоянно, не делая исключений, говорила ему перед тем, как превратиться в кучу пепла – слов, которые, как оказалось, ранили гораздо хуже материального оружия.
-Запомни моё имя, Рой Мустанг, - шептала Ласт гортанно, почти мурлыкающе, всё тише по мере того, как её поглощали новые и новые языки пламени, - Запомни, потому что я буду являться к тебе всякий раз, когда ты будешь обнимать её. В её глазах ты увидишь меня. С каждым проявлением греха…
-Сдохни, тварь! Сдохни! – шипел он в ответ, не разбирая, от боли или же от желания, чтобы это омерзительное существо поскорее исчезло и перестало осквернять своими словами женщину, которую он любил.
-…она всё больше станет похожей на меня…
Ещё одна ревущая вспышка, и всё заканчивалось. Но улыбка гомункула ещё долго висела в воздухе прямо перед его глазами – даже когда он выбирался из объятий кошмара, порождённого собственными страхами и событиями былых дней.
И сегодня он вновь видел эту улыбку и слышал голос, жгуче стучащий по барабанным перепонкам, потому что сегодня ему снился именно этот сон.
Он не так боялся видений, в которых Лиза истекала кровью на холодных камнях, как этих слов умирающей Ласт. Те приветы из прошлого отравляли сами себя, потому что были обращены к смерти, которую они оба победили. Этот же сон вонзал ядовитые жала в жизнь, в то, что он имел сейчас, в то, до чего руки гомункулов никогда не должны были дотянуться.
Рой знал, что это неправда. Рой знал, что ничего этого не было, что это лишь бред запутавшегося разума, но подобное знание не воздвигало спасительной стены, оберегающей сознание от Ласт, что продолжала впиваться своими когтями в его настоящее.
Между Лизой и похотью не было ничего общего. Когда он впервые поцеловал её, она выглядела почти стыдливо; когда их отношения впервые дошли до близости, она тихо дышала и отдалась на его волю. Уже потом, мягко изгибаясь в его руках, она и сама порой проявляла инициативу. Но лишь постепенно и осторожно.
Он видел это в её глазах, тёмных, словно выдержанное вино. Она не умела соблазнять так, как это делали девочки из бара мадам Кристмас, не умела зазывать и дразнить. Зато она была такой настоящей, такой искренней и живой…
Она просто любила его всем своим существом.
Нет, в Лизе не было ничего от застилающей глаза похоти. Даже тогда, когда они оба горели от искр, высекаемых с каждым соприкосновением двух раскалённых тел. Но почему тогда эти слова умирающего врага, которые на самом деле никогда не были произнесены, били по нему со столь страшной силой?
-Рой…
Вздрогнув, он повернулся на звук голоса. Лиза уже не спала; приподнявшись на локте, она с тревогой смотрела на него. Одеяло с неё немного сползло, и он мог видеть красиво очерченную упругую грудь.
Во рту было сухо.
-Да вот, проснулся, - он попытался улыбнуться. Вышло, по всей видимости, не слишком удачно, потому что Лиза нахмурилась. Между тонкими бровями пролегла вертикальная морщинка.
-Что-то случилось? – тихо спросила она. Конечно, от неё не скроешь. Это она могла держаться стойким оловянным солдатиком, сжав губы и не выдавая своим видом всего, что творилось у неё на сердце – хотя, конечно, и в этом правиле были исключения. Если уж быть откровенным, самое большое его ночное мучение было связано с этим самым исключением. Но ирония судьбы заключалась в том, что обладательница и фамилии, и прозвища «ястребиный глаз» умела видеть не только то, что бежало по земле и летело в небе. Она умела смотреть в душу – и особенно ему. После всех этих лет было бы странно, будь оно по-другому.
-Дурной сон. Не бери в голову, - ответил Рой, проведя ладонью по лицу и тщась снять этим движением ещё не отпустившее его наваждение. Под закрытыми веками что-то ослепительно полыхнуло.
Сев рядом с ним, она обняла его. Он чувствовал, как шею легко щекочет её дыхание, и каждой клеткой отзывался на тепло, сообщаемое ему её телом. Так было немного спокойнее.
-Может, будет легче, если расскажешь, о чём он был в этот раз? - прошептала она, отведя со лба Роя чёрную прядь.
Нельзя. Нельзя было тревожить её ещё больше. Рассказать ей о Ласт, из глотки которой вместе с хрипами исторгались слова о том, что однажды Лиза станет похожей на неё? Добавить лишних подозрений и разбередить старые раны как раз тогда, когда всё почти стало хорошо? Нет, Рой слишком боялся за свою подчинённую, которая бесконечно давно перестала быть просто подчинённой.
-Не беспокойся. Я в порядке. Это просто один из кошмаров. У нас с тобой их богатый арсенал, но мы уже видели все. Ничего страшного.
Да уж, точно. Ничего нового и ничего страшного – вот только по нервам прокатывается взрывной волной. Так и параноиком недолго стать. Или алкоголиком. Неизвестно, впрочем, что хуже.
Ему некстати вспомнилась история доктора Нокса и его развода, на который он пошёл ради того, чтобы не подвергать жену еженощной опасности. Просыпаясь после снов об Ишваре, он не различал, где заканчивался сон и начиналась реальность, и собственная жена, самый родной человек, в такие секунды казалась ему ишваритом, желавшим убить его… Рой почувствовал, как в теле закипает негодование. Какого чёрта он должен жертвовать своим простым человеческим счастьем и покоем в угоду непонятно чему!
Ладонь Лизы аккуратно легла на его бок, туда, где тянулся шрам от ожога.
-Наверное, дурные сны – это плата за наши грехи. От неё никуда не денешься, но научиться жить с ней хоть как-нибудь можно…
Он дёрнулся, как от удара. Перед глазами стремительно пронеслась улыбка, чёрно-белая из-за сажи на полных губах, которая интимно, доверительно сообщала ему о том, что ещё может послужить платой за грех – пусть и иного рода.
«…она всё больше станет похожей на меня…»
-Рой?
На одну очень долгую секунду зрачки в её глазах показались ему по-кошачьи вертикальными. Но уже потом он различил беспокойство, блестевшее под ресницами.
Как же неудачно вышло, что она проснулась и увидела его таким именно после этого сна! Он бы приходил в себя, как и обычно, слушая, как она тихо и мирно дышит, вместе с бегом секундной стрелки на часах убеждался, что всё это просто глупость, а не пророчество, а наутро уже она будила бы его невесомой улыбкой. Но нет, теперь он запутывался ещё больше, а она волновалась из-за его бредовых фантазий.
-Ладно, Лиза. Это был очень дурной сон, - проскрежетал его голос. Она погладила его по голове, как маленького ребёнка.
-Но всего лишь сон. Ты и сам это знаешь, потому что говорил об этом множество раз, - да, и в самом деле, но кому, как не ей, было знать, что говорить и верить – не одно и то же?
-И как бы то ни было… может, этого мало, но я с тобой. Что бы ни случилось, - руки Лизы притянули его ближе к ней; он ощущал мягкое касание её грудей, поднимавшихся и опускавшихся в такт вдохам и выдохам, и полет тонких рук по его спине.
Стало слишком жарко.
-Хочешь, принесу воды?
-Не надо, - он поспешно качнул головой. От её кожи неуловимо пахло сиренью, и ему не хотелось разрушать этот момент, захлестнувший его с головой. Ему хотелось, чтобы он длился если не вечно, то хотя бы до тех пор, пока все кусочки разрозненной мозаики в его голове не встанут на свои места. Запах самой важной в его жизни женщины успокаивал разум. Зато, правда, пробуждал затёкшее тело.
Тихо вздохнув, Рой поцеловал её плечо. Близость Лизы, тёплой, живой, сотворённой, как и он, из плоти и крови, а не из пустых иллюзий, прогоняла страхи прочь. Самая лучшая терапия. Нет, никакой кошмар не мог стоять между ними, ничто на свете не могло отнять их друг у друга и отравить их отношения. И зачем говорить о столь тонкой материи, коей являлся сон, зачем терзать и без того усталую голову, если можно довериться телу, которое не обманет? И его собственное тело прямо сейчас сообщало ему о гладкости кожи под его пальцами, скользившими по её бедру, и о ласкающем чувстве любви и заботы.
Из машинального всё, что он делал в данную секунду, стало осмысленным. Его губы нашли её, чуть приоткрытые, зовущие, терпкие. Упоительное ощущение – вот что было правдиво. И оттого всё его размышления показались ему ещё более бессмысленными.
Все в штабе, перешептываясь и переглядываясь, не просто так называли Лизу его ангелом-хранителем. Впрочем, вряд ли они могли догадаться, но эти слова скрывали за собой абсолютную правду. Когда-то Лиза поклялась прикрывать его спину и последовать за ним даже в ад, если потребуется, и она держала своё слово. Она спасала его, рискуя собой, и помогала вернуться на правильную дорогу, когда он не мог отделаться от ощущения, что впереди лишь кромешная тьма и все ведущие его огни погасли. Она шла за ним даже в зыбкую трясину его воспоминаний и страхов и оберегала его от врагов, которые ранили душу, а не тело, ничего не требуя взамен.
Иногда Рой думал, что, не будь её рядом с ним, он бы не достиг того, что имел сейчас. Всё в его жизни было завязано на семье Хоукаев: сначала на мудром наставнике, а потом и на его дочери, которая поверила ему и оставалась с ним и в радости, и в трудности – а трудностей на их пути было достаточно.
И потому иногда, как сейчас, Рою казалось, что он никогда и ничем не сможет отплатить ей. Они оба знали, что это был только её выбор, но он не мог отделаться от ощущения бесконечного долга. И всё, что он мог делать на данный момент, так это целовать её, вкладывая в поцелуи всю невысказанную благодарность за то, что она рядом, всю свою веру и всю свою любовь. Но ей этого было достаточно.
А душевные терзания отступали всё дальше в темноту по мере того, как между ними в очередной раз пышным цветом распускалось пламя. Слов было не нужно, они давно понимали друг друга с полувзгляда и обрывочного шороха, когда им было, что сказать. Тоже своеобразный способ забыться, но живой, трепетный и почти волшебный. Потому что связь между ними, вместе пережившими и прочувствовавшими столько, что хватило бы не на один десяток жизней, и была чистым волшебством, в котором никому, кроме них двоих, не было места.
Всё его мироощущение теперь было заполнено Лизой, её запахом, её волосами, струившимися меж его пальцев золотым песком, вкусом её губ. Это было спасением. Присутствие Ласт в их жизнях истлело и исчезло вместе с пеплом, в который она сама когда-то превратилась. Пусть ненадолго, пусть всего на несколько часов или, быть может, даже минут, но теперь он был чист и свободен от гнетущих петель прошлого, тугими кольцами обвивавшихся вокруг его горла и мешавших дышать.
Так и должно было быть.
Рой знал каждый шрам на алебастровой коже, каждую родинку, каждый кусочек затейливой вязи из оставшихся на её спине, но всё равно узнавал её тело заново. Он знал её душу, её чаяния и надежды – и понимал, что не знает её вовсе, когда она улыбалась одними уголками губ, увлекая его за собой и обрушиваясь на выбеленные лунным светом простыни.
-Лиза… - выдохнул он, почувствовав приятную тяжесть её ног на своей талии, но она приложила палец к его губам, заставляя его умолкнуть.
С этим было трудно спорить.
Закрыв глаза и прикусив губу, он позволил себе раствориться в её обволакивающем не только тело, но и самое естество тепле, прислушаться к бешеному ритму сердца и поймать ветерок дыхания, прошелестевший по его ключицам. Ласт ошибалась, потому что Ласт не могла знать истинной натуры Лизы. Это была не похоть, это была тихая, запредельная, но испепеляющая нежность, сильная и податливая, тающая и опаляющая прикосновениями. В его разуме умирали и воскресали целые миры, а в теле гарцевали и вставали на дыбы гребни накрывающих с головой волн, пока в его руках исполняла причудливый танец та, кого он любил.
Перестали существовать просто мужчина и женщина, искавшие и находившие друг в друге защиту от своих страхов - появилось что-то высшее, единое, гармоничное. Значение имело только то, что происходило в данную секунду; всё, что было и всё, что будет, не было хоть сколько-нибудь важным сейчас, когда их души сливались в один вихрь.
Когда всё, что происходило между ними, докатилось до пика, из его груди вырвался не то рык, не то стон, и они растянулись на кровати, шумно дыша. В висках стучала кровь, а по телу разлилась блаженная слабость. Опустошённый, он чувствовал руки Лизы на своих плечах, а её волосы щекотали ему грудь.
-Если бы на каждый мой кошмар ты реагировала так, - несколько сладких, тягучих минут спустя Рой нашёл в себе силы улыбнуться, - Я бы будил тебя каждую ночь.
Она прижалась к нему.
-Тогда когда же спать?
-Может, на работе?
-Нет уж, так не пойдёт. Ты не за тем зашёл так далеко, чтобы теперь упускать свои шансы из-за недосыпа. И я ещё буду виноватой, - полушутливо-полусерьёзно отозвалась Лиза, чуть отодвинувшись от него.
Он дружелюбно фыркнул.
-Ладно, так и быть. Уговорила.
О том, что он и так слишком часто просыпался от кошмаров, Рой говорить не стал: Лиза прекрасно знала об этом, потому что сама переживала подобное. И сейчас ему, разомлевшему в неге эмоций, подаренных ею, хотелось так наивно и глупо верить в то, что однажды призраки прошлого отпустят их обоих насовсем, и это однажды уже совсем близко.
Близилось утро, способное разрушить трепет покоя, в котором он пребывал сейчас; возможно, и их счастье когда-нибудь подойдёт к концу, но он надеялся, что это случится лишь тогда, когда к ним явится старуха смерть. И то – старуха являлась к ним уже немалое количество раз, а счастье – простое, слепое, человеческое! – пусть и затихая в те моменты, всё ещё продолжалось, провозглашая торжество жизни. Да и если исчезает что-то хорошее, то и что-то плохое когда-нибудь тоже должно сойти на нет. Огненный алхимик не мог не знать о принципе равноценного обмена, как не мог не знать о том, что не существует ничего бесконечного.
Отчего-то ему вспомнились хмурые слова учителя Хоукая, которые он сказал ему одним промозглым серым утром. "В этом мире ничто не вечно, так что, как ни старайся, даже память о нас все равно сотрется из летописи жизни. Живи настоящим, а не будущим, в котором нас не будет даже на листах бумаги". Сейчас, когда бренность сущего ощущалась особенно остро, а собственная невесомость словно поднимала тело ввысь, Рой подумал, что в кои-то веки учитель был неправ.
Жить настоящим значит сжигать самого себя. Жить будущим и класть себя на алтарь собственных мечтаний и целей значит гореть и зажигать людей вокруг.
Глядя в глаза Лизы, тихо улыбавшейся ему, он понял, что один человек уж точно горел и светил вместе с ним, подпитывая его собственным внутренним пламенем.
-Спокойной ночи, - прошептал он, коснувшись губами её лба, и закрыл глаза.
И даже если Ласт ещё раз явится, чтобы тревожить его покой, он сможет найти выход - до тех пор, пока рядом с ним находится женщина, способная спасти его даже от смерти.
Но отчего-то он был уверен, что этого больше не случится.
Название: После полуночи
Автор: Титановые голосовые связки Донны Ноубл ака […Soulless…]
Фендом: FMA
Рейтинг: R
Жанр: размышлизмы, ангст, романс
Пейринг: Рой/Лиза, Ласт
Предупреждения: ООС, постканон
Дисклеймер: не моё, поиграюсь и отдам
Размещение: только с разрешения автора. Уважайте чужой труд.
От автора: автор не умеет писать Ройцентрики, но ему очень хочется. И да, продолжаем убирать детей от экранов.
Spürst du die Seele, das Fieber, die Macht?
Spürst du die Sehnsucht, das Fieber - heut' nacht?
Oomph! - Fieber
Spürst du die Sehnsucht, das Fieber - heut' nacht?
Oomph! - Fieber
Призраки прошлого никого не отпускают так легко, как хотелось бы. Призраки прошлого никого не отпускают так легко, как хотелось бы.
Порой достаточно лишь крохотного прикосновения к воспоминанию, чтобы разум тут же услужливо предоставил тебе бесплатный билет в то, что уже случилось. Даже если тебе этот билет совсем не нужен и ты бы лучше заплатил любые деньги за то, чтобы некоторые образы, разговоры и места остались навсегда похороненными под серыми слоями пыли в самых дальних углах души. Но нет; логические цепочки и ассоциативные ряды, пара мгновений – и лишь самую малость поблёкшая со временем мозаика вновь встаёт перед глазами. Ещё хуже, когда прошлое подбирается к тебе во сне, и ты вместо поиска отдохновения снова борешься с уже уничтоженными врагами, обретшими бессмертие в твоей памяти. Идеальная пытка.
Призраки прошлого, так или иначе, не отпускают вовсе никого. Только предоставляют тугой ошейник с поводком – у кого-то более длинный, у кого-то совсем короткий. Все до единого люди знают это. А те, чья жизнь была наполнена событиями, оставившими в душе неизлечимые временем уродливые шрамы – и не суть важно, произошли они два часа, семь дней или несколько десятков лет назад – знают это лучше остальных. Потому что их поводок слишком короток.
Рой Мустанг был из числа именно таких людей.
Иногда, особенно по ночам, когда разум был свободен от дневной суеты, дыхание уже случившихся с ним наяву кошмаров преследовало его, травило умелым охотником и загоняло в угол, и он едва ли волосы на себе не рвал от бессилия. Он бы ни за что не сказал этого в те дни, когда был юнцом из военной академии, и скорее плюнул бы в лицо любому, посмевшему нести подобную ересь, но теперь понимал: когда всё происходило в реальности, было легче. Жги, не думай, просто бей, иначе умрёшь - разрывающее сердце осознание, чувство вины и безжалостные мысли придут, конечно, но придут позже. А как быть с тем, чего не потрогаешь руками и не сожжёшь пламенем, жадно пожирающим любую предоставленную ему плоть? Как быть с тем, что уже не существует, но продолжает истязать, дотягиваясь до тебя даже из ада?
Как быть с клеткой из воспоминаний, которую тебе заботливо выстраивает сознание?
Вот и теперь, вновь проснувшись от очень долгого и обжигающего веки сна, он в очередной раз не находил ответов на поставленные вопросы.
Обернувшись, он поспешно посмотрел на развал простыней. Нет, ничего не случилось. Всё хорошо. Всё так, как и должно было быть уже давно. Лиза лежала рядом, свернувшись на кровати совсем рядом с ним. Лунные блики плясали на коже обнажённых плеч и рук, отсвечивая белым, с чуть приоткрытых розовых губ слетало тихое размеренное дыхание. Лицо выглядело спокойным и мягким – таким, каким редко бывало в часы её бодрствования; уже отросшие золотые волосы разметались по подушке, кое-где свернувшись в колечки.
Кажется, сегодня во сне она видела что-то хорошее. Или не видела вовсе ничего, провалившись в тёплую и спасительную пучину покоя без сновидений.
Но Рой знал, что для неё пережитое тоже не делало исключения и что перед ней, как и перед ним, представали страшные картины; пару раз из тех, что она ночевала в его постели, они оба даже просыпались от её крика. В те ночи в её глазах стояли слёзы. А он так редко видел её плачущей – Лизу, его гордую, сильную Лизу! – что в первые мгновения это зрелище его почти потрясло, и он не мог делать ничего, кроме как прижимать её к себе и шептать, что всё в порядке.
Их кошмары были во многом похожи. Да у них, прошедших вместе, бок о бок, сквозь столь невозможно многое, и не могло быть иначе. Им снился Бертольд Хоукай, кашляющий кровью. Им снилось палящее солнце Ишвара, люди, превращающиеся в огненные столбы, и дети с аккуратными алыми дырочками ровно посреди лба. Им снилось, как между тонких пальцев Лизы, тщетно зажимающих шею, сочилась густая жидкость, отдающая тошнотворным привкусом металла. Им снилась обойма пуль, всаженных в тело Ласт, и её ядовито-сладкая, почти змеиная улыбка.
Лиза никогда не говорила об этом открыто, и Рою пришлось – увы, напрасно! - приложить неимоверные усилия, чтобы вытянуть из неё хотя бы намёк, но он догадывался, что в те ночи, когда она кричала, она вновь переживала те страшные секунды, когда гомункул по имени Похоть прошептала: «Я мигом отправлю тебя вслед за твоим командиром». И Лиза снова слепла от ярости и горя, задыхалась, дрожа, и, проснувшись, не могла различить границу между явью и кошмаром.
Ему и самому снился тот день. Чаще, чем хотелось бы. Как-то раз, в порыве естественной откровенности, он сказал ей об этом, и ответом ему было побелевшее лицо и едва слышный вздох. Лиза всегда корила себя за допущенную тогда слабость, за эмоции, которые она не смогла обуздать, и за нежелание жить. Он сам уже давным-давно простил её за это, простил в тот самый момент, когда накричал на неё в больнице… но она не могла сделать для себя того же. Лиза Хоукай была не из тех, кто легко и охотно находит себе оправдания.
Но Рой никогда не говорил ей о том, чем неизменно заканчивался его сон о третьей исследовательской лаборатории, и о том, почему он просыпался, судорожно хватая ртом воздух, почему тело сводило от вспышек гнева и почему рана в боку орала дурным голосом, разгоняя по организму волны почти физически ощутимой боли.
Каждый раз Рой вновь и вновь видел, как горела Ласт. Слышал, как его собственный голос, прорывающийся через стиснутые зубы, тонет в вое огня, охватывающего её фигуру, и её криков. Различал, как пальцы той, что называли Идеальным клинком, тянулись к нему с единственным остервенелым намерением. Он видел всё это так убийственно чётко, до малейших деталей, до масляного блеска в глазах гомункула, что любому на его месте могло бы быть страшно.
Но он не боялся. Он был в ярости от слов, которые она постоянно, не делая исключений, говорила ему перед тем, как превратиться в кучу пепла – слов, которые, как оказалось, ранили гораздо хуже материального оружия.
-Запомни моё имя, Рой Мустанг, - шептала Ласт гортанно, почти мурлыкающе, всё тише по мере того, как её поглощали новые и новые языки пламени, - Запомни, потому что я буду являться к тебе всякий раз, когда ты будешь обнимать её. В её глазах ты увидишь меня. С каждым проявлением греха…
-Сдохни, тварь! Сдохни! – шипел он в ответ, не разбирая, от боли или же от желания, чтобы это омерзительное существо поскорее исчезло и перестало осквернять своими словами женщину, которую он любил.
-…она всё больше станет похожей на меня…
Ещё одна ревущая вспышка, и всё заканчивалось. Но улыбка гомункула ещё долго висела в воздухе прямо перед его глазами – даже когда он выбирался из объятий кошмара, порождённого собственными страхами и событиями былых дней.
И сегодня он вновь видел эту улыбку и слышал голос, жгуче стучащий по барабанным перепонкам, потому что сегодня ему снился именно этот сон.
Он не так боялся видений, в которых Лиза истекала кровью на холодных камнях, как этих слов умирающей Ласт. Те приветы из прошлого отравляли сами себя, потому что были обращены к смерти, которую они оба победили. Этот же сон вонзал ядовитые жала в жизнь, в то, что он имел сейчас, в то, до чего руки гомункулов никогда не должны были дотянуться.
Рой знал, что это неправда. Рой знал, что ничего этого не было, что это лишь бред запутавшегося разума, но подобное знание не воздвигало спасительной стены, оберегающей сознание от Ласт, что продолжала впиваться своими когтями в его настоящее.
Между Лизой и похотью не было ничего общего. Когда он впервые поцеловал её, она выглядела почти стыдливо; когда их отношения впервые дошли до близости, она тихо дышала и отдалась на его волю. Уже потом, мягко изгибаясь в его руках, она и сама порой проявляла инициативу. Но лишь постепенно и осторожно.
Он видел это в её глазах, тёмных, словно выдержанное вино. Она не умела соблазнять так, как это делали девочки из бара мадам Кристмас, не умела зазывать и дразнить. Зато она была такой настоящей, такой искренней и живой…
Она просто любила его всем своим существом.
Нет, в Лизе не было ничего от застилающей глаза похоти. Даже тогда, когда они оба горели от искр, высекаемых с каждым соприкосновением двух раскалённых тел. Но почему тогда эти слова умирающего врага, которые на самом деле никогда не были произнесены, били по нему со столь страшной силой?
-Рой…
Вздрогнув, он повернулся на звук голоса. Лиза уже не спала; приподнявшись на локте, она с тревогой смотрела на него. Одеяло с неё немного сползло, и он мог видеть красиво очерченную упругую грудь.
Во рту было сухо.
-Да вот, проснулся, - он попытался улыбнуться. Вышло, по всей видимости, не слишком удачно, потому что Лиза нахмурилась. Между тонкими бровями пролегла вертикальная морщинка.
-Что-то случилось? – тихо спросила она. Конечно, от неё не скроешь. Это она могла держаться стойким оловянным солдатиком, сжав губы и не выдавая своим видом всего, что творилось у неё на сердце – хотя, конечно, и в этом правиле были исключения. Если уж быть откровенным, самое большое его ночное мучение было связано с этим самым исключением. Но ирония судьбы заключалась в том, что обладательница и фамилии, и прозвища «ястребиный глаз» умела видеть не только то, что бежало по земле и летело в небе. Она умела смотреть в душу – и особенно ему. После всех этих лет было бы странно, будь оно по-другому.
-Дурной сон. Не бери в голову, - ответил Рой, проведя ладонью по лицу и тщась снять этим движением ещё не отпустившее его наваждение. Под закрытыми веками что-то ослепительно полыхнуло.
Сев рядом с ним, она обняла его. Он чувствовал, как шею легко щекочет её дыхание, и каждой клеткой отзывался на тепло, сообщаемое ему её телом. Так было немного спокойнее.
-Может, будет легче, если расскажешь, о чём он был в этот раз? - прошептала она, отведя со лба Роя чёрную прядь.
Нельзя. Нельзя было тревожить её ещё больше. Рассказать ей о Ласт, из глотки которой вместе с хрипами исторгались слова о том, что однажды Лиза станет похожей на неё? Добавить лишних подозрений и разбередить старые раны как раз тогда, когда всё почти стало хорошо? Нет, Рой слишком боялся за свою подчинённую, которая бесконечно давно перестала быть просто подчинённой.
-Не беспокойся. Я в порядке. Это просто один из кошмаров. У нас с тобой их богатый арсенал, но мы уже видели все. Ничего страшного.
Да уж, точно. Ничего нового и ничего страшного – вот только по нервам прокатывается взрывной волной. Так и параноиком недолго стать. Или алкоголиком. Неизвестно, впрочем, что хуже.
Ему некстати вспомнилась история доктора Нокса и его развода, на который он пошёл ради того, чтобы не подвергать жену еженощной опасности. Просыпаясь после снов об Ишваре, он не различал, где заканчивался сон и начиналась реальность, и собственная жена, самый родной человек, в такие секунды казалась ему ишваритом, желавшим убить его… Рой почувствовал, как в теле закипает негодование. Какого чёрта он должен жертвовать своим простым человеческим счастьем и покоем в угоду непонятно чему!
Ладонь Лизы аккуратно легла на его бок, туда, где тянулся шрам от ожога.
-Наверное, дурные сны – это плата за наши грехи. От неё никуда не денешься, но научиться жить с ней хоть как-нибудь можно…
Он дёрнулся, как от удара. Перед глазами стремительно пронеслась улыбка, чёрно-белая из-за сажи на полных губах, которая интимно, доверительно сообщала ему о том, что ещё может послужить платой за грех – пусть и иного рода.
«…она всё больше станет похожей на меня…»
-Рой?
На одну очень долгую секунду зрачки в её глазах показались ему по-кошачьи вертикальными. Но уже потом он различил беспокойство, блестевшее под ресницами.
Как же неудачно вышло, что она проснулась и увидела его таким именно после этого сна! Он бы приходил в себя, как и обычно, слушая, как она тихо и мирно дышит, вместе с бегом секундной стрелки на часах убеждался, что всё это просто глупость, а не пророчество, а наутро уже она будила бы его невесомой улыбкой. Но нет, теперь он запутывался ещё больше, а она волновалась из-за его бредовых фантазий.
-Ладно, Лиза. Это был очень дурной сон, - проскрежетал его голос. Она погладила его по голове, как маленького ребёнка.
-Но всего лишь сон. Ты и сам это знаешь, потому что говорил об этом множество раз, - да, и в самом деле, но кому, как не ей, было знать, что говорить и верить – не одно и то же?
-И как бы то ни было… может, этого мало, но я с тобой. Что бы ни случилось, - руки Лизы притянули его ближе к ней; он ощущал мягкое касание её грудей, поднимавшихся и опускавшихся в такт вдохам и выдохам, и полет тонких рук по его спине.
Стало слишком жарко.
-Хочешь, принесу воды?
-Не надо, - он поспешно качнул головой. От её кожи неуловимо пахло сиренью, и ему не хотелось разрушать этот момент, захлестнувший его с головой. Ему хотелось, чтобы он длился если не вечно, то хотя бы до тех пор, пока все кусочки разрозненной мозаики в его голове не встанут на свои места. Запах самой важной в его жизни женщины успокаивал разум. Зато, правда, пробуждал затёкшее тело.
Тихо вздохнув, Рой поцеловал её плечо. Близость Лизы, тёплой, живой, сотворённой, как и он, из плоти и крови, а не из пустых иллюзий, прогоняла страхи прочь. Самая лучшая терапия. Нет, никакой кошмар не мог стоять между ними, ничто на свете не могло отнять их друг у друга и отравить их отношения. И зачем говорить о столь тонкой материи, коей являлся сон, зачем терзать и без того усталую голову, если можно довериться телу, которое не обманет? И его собственное тело прямо сейчас сообщало ему о гладкости кожи под его пальцами, скользившими по её бедру, и о ласкающем чувстве любви и заботы.
Из машинального всё, что он делал в данную секунду, стало осмысленным. Его губы нашли её, чуть приоткрытые, зовущие, терпкие. Упоительное ощущение – вот что было правдиво. И оттого всё его размышления показались ему ещё более бессмысленными.
Все в штабе, перешептываясь и переглядываясь, не просто так называли Лизу его ангелом-хранителем. Впрочем, вряд ли они могли догадаться, но эти слова скрывали за собой абсолютную правду. Когда-то Лиза поклялась прикрывать его спину и последовать за ним даже в ад, если потребуется, и она держала своё слово. Она спасала его, рискуя собой, и помогала вернуться на правильную дорогу, когда он не мог отделаться от ощущения, что впереди лишь кромешная тьма и все ведущие его огни погасли. Она шла за ним даже в зыбкую трясину его воспоминаний и страхов и оберегала его от врагов, которые ранили душу, а не тело, ничего не требуя взамен.
Иногда Рой думал, что, не будь её рядом с ним, он бы не достиг того, что имел сейчас. Всё в его жизни было завязано на семье Хоукаев: сначала на мудром наставнике, а потом и на его дочери, которая поверила ему и оставалась с ним и в радости, и в трудности – а трудностей на их пути было достаточно.
И потому иногда, как сейчас, Рою казалось, что он никогда и ничем не сможет отплатить ей. Они оба знали, что это был только её выбор, но он не мог отделаться от ощущения бесконечного долга. И всё, что он мог делать на данный момент, так это целовать её, вкладывая в поцелуи всю невысказанную благодарность за то, что она рядом, всю свою веру и всю свою любовь. Но ей этого было достаточно.
А душевные терзания отступали всё дальше в темноту по мере того, как между ними в очередной раз пышным цветом распускалось пламя. Слов было не нужно, они давно понимали друг друга с полувзгляда и обрывочного шороха, когда им было, что сказать. Тоже своеобразный способ забыться, но живой, трепетный и почти волшебный. Потому что связь между ними, вместе пережившими и прочувствовавшими столько, что хватило бы не на один десяток жизней, и была чистым волшебством, в котором никому, кроме них двоих, не было места.
Всё его мироощущение теперь было заполнено Лизой, её запахом, её волосами, струившимися меж его пальцев золотым песком, вкусом её губ. Это было спасением. Присутствие Ласт в их жизнях истлело и исчезло вместе с пеплом, в который она сама когда-то превратилась. Пусть ненадолго, пусть всего на несколько часов или, быть может, даже минут, но теперь он был чист и свободен от гнетущих петель прошлого, тугими кольцами обвивавшихся вокруг его горла и мешавших дышать.
Так и должно было быть.
Рой знал каждый шрам на алебастровой коже, каждую родинку, каждый кусочек затейливой вязи из оставшихся на её спине, но всё равно узнавал её тело заново. Он знал её душу, её чаяния и надежды – и понимал, что не знает её вовсе, когда она улыбалась одними уголками губ, увлекая его за собой и обрушиваясь на выбеленные лунным светом простыни.
-Лиза… - выдохнул он, почувствовав приятную тяжесть её ног на своей талии, но она приложила палец к его губам, заставляя его умолкнуть.
С этим было трудно спорить.
Закрыв глаза и прикусив губу, он позволил себе раствориться в её обволакивающем не только тело, но и самое естество тепле, прислушаться к бешеному ритму сердца и поймать ветерок дыхания, прошелестевший по его ключицам. Ласт ошибалась, потому что Ласт не могла знать истинной натуры Лизы. Это была не похоть, это была тихая, запредельная, но испепеляющая нежность, сильная и податливая, тающая и опаляющая прикосновениями. В его разуме умирали и воскресали целые миры, а в теле гарцевали и вставали на дыбы гребни накрывающих с головой волн, пока в его руках исполняла причудливый танец та, кого он любил.
Перестали существовать просто мужчина и женщина, искавшие и находившие друг в друге защиту от своих страхов - появилось что-то высшее, единое, гармоничное. Значение имело только то, что происходило в данную секунду; всё, что было и всё, что будет, не было хоть сколько-нибудь важным сейчас, когда их души сливались в один вихрь.
Когда всё, что происходило между ними, докатилось до пика, из его груди вырвался не то рык, не то стон, и они растянулись на кровати, шумно дыша. В висках стучала кровь, а по телу разлилась блаженная слабость. Опустошённый, он чувствовал руки Лизы на своих плечах, а её волосы щекотали ему грудь.
-Если бы на каждый мой кошмар ты реагировала так, - несколько сладких, тягучих минут спустя Рой нашёл в себе силы улыбнуться, - Я бы будил тебя каждую ночь.
Она прижалась к нему.
-Тогда когда же спать?
-Может, на работе?
-Нет уж, так не пойдёт. Ты не за тем зашёл так далеко, чтобы теперь упускать свои шансы из-за недосыпа. И я ещё буду виноватой, - полушутливо-полусерьёзно отозвалась Лиза, чуть отодвинувшись от него.
Он дружелюбно фыркнул.
-Ладно, так и быть. Уговорила.
О том, что он и так слишком часто просыпался от кошмаров, Рой говорить не стал: Лиза прекрасно знала об этом, потому что сама переживала подобное. И сейчас ему, разомлевшему в неге эмоций, подаренных ею, хотелось так наивно и глупо верить в то, что однажды призраки прошлого отпустят их обоих насовсем, и это однажды уже совсем близко.
Близилось утро, способное разрушить трепет покоя, в котором он пребывал сейчас; возможно, и их счастье когда-нибудь подойдёт к концу, но он надеялся, что это случится лишь тогда, когда к ним явится старуха смерть. И то – старуха являлась к ним уже немалое количество раз, а счастье – простое, слепое, человеческое! – пусть и затихая в те моменты, всё ещё продолжалось, провозглашая торжество жизни. Да и если исчезает что-то хорошее, то и что-то плохое когда-нибудь тоже должно сойти на нет. Огненный алхимик не мог не знать о принципе равноценного обмена, как не мог не знать о том, что не существует ничего бесконечного.
Отчего-то ему вспомнились хмурые слова учителя Хоукая, которые он сказал ему одним промозглым серым утром. "В этом мире ничто не вечно, так что, как ни старайся, даже память о нас все равно сотрется из летописи жизни. Живи настоящим, а не будущим, в котором нас не будет даже на листах бумаги". Сейчас, когда бренность сущего ощущалась особенно остро, а собственная невесомость словно поднимала тело ввысь, Рой подумал, что в кои-то веки учитель был неправ.
Жить настоящим значит сжигать самого себя. Жить будущим и класть себя на алтарь собственных мечтаний и целей значит гореть и зажигать людей вокруг.
Глядя в глаза Лизы, тихо улыбавшейся ему, он понял, что один человек уж точно горел и светил вместе с ним, подпитывая его собственным внутренним пламенем.
-Спокойной ночи, - прошептал он, коснувшись губами её лба, и закрыл глаза.
И даже если Ласт ещё раз явится, чтобы тревожить его покой, он сможет найти выход - до тех пор, пока рядом с ним находится женщина, способная спасти его даже от смерти.
Но отчего-то он был уверен, что этого больше не случится.
@темы: Fullmetal Alchemist, Аниме/Манга, XX круг
-
-
17.04.2012 в 14:18Как же я люблю такой отлично написанный, чувственный гет!
Неожиданно и интересно получилось вплетение в сюжет Ласт и ее угрозы.
*ушла в долгий фап и слюнки*
-
-
21.04.2012 в 17:26Спасибо, милая, приятно! ^_^
-
-
21.04.2012 в 17:31