Название: Что останется со мной
Автор: Синяя_звезда
Фендом: Rudolf: Affaire Mayerling (2009)
Рейтинг: G
Жанр: angst
Персонажи: Стефания/Рудольф(/Вечера), Тааффе, императорское семейство
Предупреждения: к историческим лицам текст отношения не имеет, характеры и события выписаны почти полностью по мюзиклу, фактический материал частично взят из монографии Корти "Елизавета I Австрийская"
Дисклеймер: все коммерческие права не у нас
Размещение: с моего разрешения
От автора: кронпринцесса Стефания овдовела, когда ей было всего 24 года, а её дочери Елизавете Марии (Эржи) – 5 лет. И хотя отношения Рудольфа и Стефании никогда не выглядели идеальными, смерть супруга стала для кронпринцессы серьёзным ударом.
Раз. Два. Три.
Liebe Stephanie!
Du bist von meiner Gegenwart und Plage befreit; werde glücklich auf Deine Art.
Sei gut für die arme Kleine, die das einzige ist, was von mir übrig bleibt.
Allen Bekannten, besonders Bombelles, Spindler, Latour,
Wowo, Gisela, Leopold, etc. etc. sage meine letzten Grüße.
Ich gehe ruhig in den Tod, der allein meinen guten Namen retten kann.
Sei herzlichst umarmt. Dein Dich liebender
Rudolf
(предсмертное письмо кронпринца Рудольфа его супруге Стефании)
Du bist von meiner Gegenwart und Plage befreit; werde glücklich auf Deine Art.
Sei gut für die arme Kleine, die das einzige ist, was von mir übrig bleibt.
Allen Bekannten, besonders Bombelles, Spindler, Latour,
Wowo, Gisela, Leopold, etc. etc. sage meine letzten Grüße.
Ich gehe ruhig in den Tod, der allein meinen guten Namen retten kann.
Sei herzlichst umarmt. Dein Dich liebender
Rudolf
(предсмертное письмо кронпринца Рудольфа его супруге Стефании)
Раз. Два. Три.
Стефания считает, чтобы хоть чем-нибудь занять свой ослабевший, раздавленный неожиданной новостью рассудок.
Раз. Два. Три.
Дальше никак не получается. На память приходят три бледных лица – Мария Валерия и их императорские величества. Эрцгерцогиня даже в сдержанности намного искреннее своих родителей, а вот попытки Елизаветы утешить невестку попросту смешны.
Знает ли она, довольная влиянием Катарины Шратт, каково это – терять мужа задолго до того, как он исчезнет физически, беспомощно наблюдать за его распутством и не иметь возможности что-либо изменить?
Знает ли она, капризная и гордая, каково это – день за днём терпеть все выходки, все сумасбродства, делая вид, что всё в порядке, что репутация остаётся неуязвимой?
Не знает, конечно, не знает. Откуда бы?
Она придумает себе легенду о Рудольфе, красивую сказку о безвременно ушедшем сыне, отнятом у мира живых страшной душевной драмой. Мёртвых любить всегда проще.
Наверно, ей даже будет очень больно.
Но Стефанию императрица всё равно не поймёт.
Граф Тааффе возникает за поворотом коридора словно из ниоткуда – но не тенью, не бесплотным призраком, а неописуемо живым образом, даже в трауре деятельным и надёжным.
Счастлив император, имеющий таких друзей.
- Ваше императорское высочество, - почтительно склоняет голову Тааффе; голос министра-президента переполнен сочувствием. На мгновение Стефании кажется, что этому человеку жаль её намного больше, чем всем остальным. Всем тем, кому не хватает по меньшей мере одной черты, чтобы верно разглядеть столь явные чувства.
- Граф, - кивает кронпринцесса, нервно теребя так и не убранный платок.
Не хватало ещё расплакаться при всех.
И неважно, что эти «все» заключены сейчас в одной-единственной фигуре, стоящей напротив.
В четверг императрица разыгрывает в Майерлинге свой спектакль, но Стефания прибывает лишь к антракту. Любовь к зрелищности в семействе Габсбургов наследственная: Рудольф обожал громкие слова и эффектные жесты. И только каким-то чудом умудрялся избегать прямых обязанностей, неотделимых от титула кронпринца.
Стефания верит, что Елизавета знает секрет этого чуда. В нём – то немногое, что своевольная мать передала сыну.
И что Стефания не позволит передать своей дочери.
Эржи не плачет, когда её не пускают к отцу – к усыпанному цветами телу в белом саване. Только смотрит как-то по-особенному: больше из-за живых, чем из-за мёртвых. Пятилетнему ребёнку ещё немного трудно объяснить горечь безысходности.
«Я буду беречь Эржи, Рудольф», - повторяет про себя Стефания, заботливо гладя задремавшую дочь по голове. - «Ведь я обещала, что ты останешься со мной».
Ей даже смешно – наверно, подступает запоздалая нервная истерика.
«Как странно, что мы наконец объединились в твоём последнем желании».
Газеты получили хорошую пищу – горьковатую, но насыщенную; её с лихвой хватит на несколько дней, пока не потускнеют первые впечатления обескураженной Вены, хватит и на то, чтобы с любопытством возвращаться к доходному сюжету.
Второго февраля в «Wiener Zeitung» императорская фамилия устами врачей называет своего отпрыска болезненно неуравновешенным – душевнобольным.
Всё же серьёзнее, чем капризным сумасбродом.
- Это необходимо было сделать, - виновато разъясняет граф Тааффе, улучив в плотном – кронпринцесса догадывается, насколько плотном; надо же хоть кому-то сейчас работать – распорядке момент для приватного разговора.
- Да, конечно, да, - откликается Стефания и думает: почему это признали только теперь?
Почему никто не хотел согласиться с ней, пока Рудольф был жив?
Родители приезжают из Брюсселя ради политических резонов – Стефания не ждала иного.
А вздыхают так, словно были по-настоящему привязаны к зятю.
Это часть культуры, часть сознания, от которой не избавиться, которая давно уже не раздражает и не изумляет. Нет ничего оскорбительного в необходимости проявлять уважение.
Стефанию не тяготят правила. С чего бы вдруг?
Запрещают ли они, охраняющие сакральный символизм власти, быть несчастной вдовой, а не невозмутимой статуей, не теряя при этом достоинства, чести и величия?
Запрещают ли они, ограждающие человека от страстей, иметь собственное мнение, бороться за своё счастье, не повинуясь слепым порывам, помня, что общество поглотит или искалечит наивное бунтарство?
В склепе часто чувствуют озноб. Но Стефания привыкла к холоду – жизнь с Рудольфом в обмен на страдания многому научила кронпринцессу. Глядя на гроб, Стефания крепче сжимает губы и по порядку вспоминает серебряные урны, хранящие сердца Габсбургов.
Раз. Два. Три.
Всё, что свято, останется – в истории, предании, мысли – навеки, чего бы ни желали люди, пусть даже свято не всё остающееся.
Раз. Два. Три.